Статья с сайта Санкт-Петербургские ведомости
Дорога из ада. Вести с переднего края антинаркотического фронта
Год назад, в сентябре 2017-го, в медицинской жизни города произошло весьма заметное событие — состоялось объединение Городской наркологической больницы (ГНБ) с Межрайонным наркологическим диспансером (МНД). В связи с чем автор данных строк в своей статье «Погоня за дьяволом» (7 декабря 2017-го) выражал определенную тревогу. Оправдано ли при решении столь сложной и деликатной задачи, как борьба с наркоманией, создание некоей, возможно малоуправляемой, гигантской структуры?
Что получилось из очередного мероприятия по оптимизации, корреспондент «СПб ведомостей» узнал, посетив Городскую наркологическую больницу (это название унаследовало новое учреждение). Визит заставил задуматься и о более общих проблемах борьбы с наркозависимостью.
«Знакомство» пациента с клиникой начинается с первой помощи. ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Только добровольно!
— Слияние дало эффект сугубо положительный, — утверждает главный врач больницы Дмитрий Константинов. — Ведь решали они во многом аналогичные задачи. Только больница в отличие от диспансера имела еще и стационар на 373 койки. Образовавшаяся структура плюс к ним имеет четыре амбулаторных отделения медицинской реабилитации, 19 диспансерно-поликлинических, химико-токсикологическую лабораторию и отделение экспертизы. Само собой, ликвидированы дублирующие подразделения, выстроена единая система управления. Уверяю вас, оно стало более логичным и эффективным.
В ГНБ — около тысячи сотрудников. Много это или мало для пятимиллионного города, причем, как говорят, одного из самых наркопораженных в России? Стационар летом работает с небольшим недогрузом, зимой изредка случается перегруз. В среднем — в рамках потребностей города. А вот диспансерно-поликлинических отделений, как оказалось, теперь даже с избытком.
Но это в расчете только на «легальных» (состоящих на диспансерном наблюдении) наркоманов. Таковых сейчас в городе около 11 тысяч. Их число в последние годы стабильно, порой даже слегка сокращается. Но радоваться этому надо с осторожностью. Есть все основания полагать, что данный контингент все больше уходит «в тень».
Коэффициент латентности, по разным оценкам, составляет от 5 до 10 — проще говоря, возможно, мы имеем более чем сотню тысяч наркозависимых. Причем это лишь те, кто потребляет традиционные наркотики. Любителей спайсов и солей подсчитать нельзя даже приблизительно.
Пока наркоманы «ловят кайф», лечиться они, как правило, не хотят. А многие из них, как показывает практика, о такой возможности даже не знают. Силой в больницу доставить никого нельзя — даже тех, кто нарушил закон и отправлен сюда по решению суда. Люди приходят сами — чаще всего тогда, когда у них уже просто нет иного выхода, ибо находятся они практически между жизнью и смертью.
Им проводят детоксикацию (неотложная помощь, между прочим, обходится государству в 3,5 тысячи рублей в сутки, дальнейшее лечение — более чем в 2 тысячи), но, едва оклемавшись, около 80% из них сбегают. Оставшихся пытаются вовлечь в программу медицинской реабилитации (для государства это еще 1900 рублей в сутки), но и с нее «дезертируют» около половины.
Сотрудники больницы к этому привыкли, никто не возмущается, волос на голове не рвет. Хотя эффект лечения фактически умножается на ноль, но в памяти больного все равно что-то остается. И потому сбежавшие часто возвращаются — либо на первый этап, либо сразу на второй. Так может повторяться несколько раз. В больнице относятся с пониманием и к этому — человек борется с тяжелейшим заболеванием, с первого раза это мало кому удается.
Однако государству нашему такая возня с больными людьми, похоже, поперек души. Еще несколько лет назад на медицинскую реабилитацию полагалось до восьми месяцев, а на амбулаторное наблюдение — до двух лет. Потом сроки сократили, соответственно, до 3 и 6 месяцев. А с 2015-го каждый из этапов должен занимать не более 21 дня — так же, как и детоксикация, которую, к счастью, пока еще не сокращают.
Все это, сетуют врачи, не укладывается в логику течения болезни и значительно снижает эффективность всех лечебных мероприятий. С недолеченными «выпускниками» позже приходится начинать все сначала. И если авторы новаций радели об экономии государственного рубля, то вот она, эта экономия, в действии.
Но дополнительные расходы на многоэтапное лечение все равно меньше того ущерба, который наносит обществу тот, кто не лечится вообще.
Один наркоман за свою жизнь вовлекает в потребление зелья минимум шесть человек. Вокруг каждого — пятеро-шестеро близких, которых медики считают созависимыми. Их психика порой страдает столь серьезно, что требуется вмешательство специалистов. Неизменные спутники наркопотребления — эпидемии ВИЧ и гепатита. И все это мы имеем, что называется, в полный рост.
Обойдемся без метадона
Заведующий 2-м отделением ГНБ Антон Петров показывает мне свои «владения» — палаты, где больные проходят детоксикацию и медицинскую реабилитацию. Да, контингент, конечно, специфический. Капризничают, хамят, жалуются, всячески нарушают режим. Перемкнет мозги — могут что-нибудь побить-поколотить. Или попытаться себя искалечить. Или развести костер прямо в палате.
Само собой, здесь много запретов — нельзя иметь ничего режуще-колющего, получать «с воли» многие продукты, в том числе кофе и чай. Впрочем, из этой «тюрьмы» человек в любую минуту может уйти. Но передо мной — как раз те, кто не уходит, хватается за возможность излечиться как за последнюю соломинку.
Как лечат? Исключительно медикаментозными средствами, уверяет Петров. Упаси бог, никаких ужасов с «пытками» электрическим током или иной экзотики, что показывают в зарубежных фильмах. Разумеется, все методики — в рамках стандартов Минздрава, при этом активно задействован и мировой опыт. В кое-каких вещах мы заграницу даже превосходим, ибо вынуждены обходиться без широко применяемых там «костылей» в виде заместительной терапии — лечения ежедневными дозами метадона.
— Когда я учился и начинал работать, однозначно считал, что лечить наркомана наркотиком — это плохо, — признается Петров. — Когда поездил по миру и ознакомился с зарубежным опытом, решил, что это хорошо. Но теперь вижу, что однозначного ответа нет. Эта методика может работать только при очень грамотном и четком взаимодействии многих служб — медицинских, социальных, правоохранительных. Ведь больной живет дома, ходит на работу, но каждый день является в клинику за своей дозой. И все эти службы должны его тщательно «вести», постоянно удерживая на краю пропасти. Но, как показывает опыт, даже при идеальных условиях спасти удается не более 60% пациентов. В России же такой вид помощи представить нереально — нет ни должного межведомственного взаимодействия, ни подготовленных кадров. К тому же во всем мире программы заместительной терапии моментально криминализируются и ее препараты тут же оказываются на «черном» рынке. Вряд ли мы стали бы исключением…
Как известно, с точки зрения строгой науки наркомания полностью не излечивается, только переходит в «спящий режим» — ремиссию. Таковая считается состоявшейся, если болезнь «проспала» два года. Если же ремиссия длится более шести лет, пациент снимается с учета как выздоровевший.
Процент ремиссии — показатель качества работы лечебного учреждения. В ГНБ не скрывают — здесь он равен 5 — 7%. Это хороший результат, на уровне мировых. Но именно сейчас, после объединения, эти данные можно посчитать более-менее точно — ведь наблюдение за выздоравливающими ведут амбулаторно-поликлинические отделения, которые раньше были в разных структурах, а теперь собрались в одну.
Вообще реальное состояние людей, покинувших стены лечебного учреждения, — это зыбкая почва для статистики. Никто из «выпускников», разумеется, не обязан докладывать бывшим спасителям о своем состоянии. Вся информация — только за счет личных контактов, основанных на благодарности к тем, кто вернул тебя в жизнь. Но если человек снова скатился в пропасть, то какая уж тут благодарность? Или, наоборот, все шик-блеск, и, возможно, хочется забыть прошлое как страшный сон…
«Я был таким же, как ты…»
Полноценную «путевку в жизнь», однако, дает наркоману лишь социальная реабилитация. Структур, оказывающих такие услуги (они появились с благословения почившего ныне в бозе Госнаркоконтроля), у нас теперь множество. Отметились, в частности, практически все религиозные конфессии, где «лечат» трудотерапией и молитвой. Причем они декларируют просто безумную эффективность — говорят, к примеру, о 80%-ной ремиссии…
Услышав о таких показателях, Петров только грустно вздыхает.
— Прежде всего, — поясняет он, — надо понять, что «исходный материал» эти центры получают от медиков в виде людей, прошедших два этапа лечения и мотивированных на реабилитацию, — иначе бы они просто туда не пришли. Потом, никто не знает, что там считается критерием выздоровления — возможно, просто окончание срока пребывания. Неизвестно также, какие специалисты в этих центрах работают и какие методики они применяют — ведь деятельность данных структур не лицензируется. Туда в качестве пациента может попасть, скажем, ВИЧ-инфицированный или человек с нестабильной психикой. Такие люди как минимум нуждаются в амбулаторном наблюдении. А картина заболевания потребителей спайсов и солей часто неясна даже нам, специалистам-наркологам. Что будет с этими людьми, если их начнут «лечить» трудотерапией и молитвой?! Я знаю один православный центр в Псковской области — им руководит батюшка с психологическим образованием. Он понимает, что делает, и тех, кому нужен врач, просто к себе не берет…
Впрочем, никакой опыт нельзя сбрасывать со счетов. В этих центрах, к примеру, часто работают по «миннесотской модели», которая задействует профессиональных или полупрофессиональных «равных консультантов» — бывших наркоманов. «Я был таким же, как ты, я тебя понимаю и знаю, как тебе помочь» — это порой действует лучше любого лекарства.
На том же принципе основана работа групп анонимных наркоманов. По городу их около 120. Прийти туда человек может на любой стадии болезни, единственное условие — чтобы «не под кайфом». Специфика — полная независимость от официальной наркологии, запрет на всякую пиар-деятельность, абсолютный демократизм. Нет централизованного руководства, нет штатных сотрудников, нет юридического статуса и бюджета. Есть только выборный оргкомитет и добровольные взносы, на которые арендуются помещения для собраний. В основе работы — давно известная всему миру «двенадцатишаговая» методика. Наркоманы, подобно сказочному барону Мюнхгаузену, сами себя тащат «за волосы из болота».
Разумеется, в ГНБ про эти «внесистемные» структуры знают и, хотя никак их официально задействовать не могут, своим пациентам активно рекомендуют. Борьба с наркозависимостью — слишком сложная вещь, чтобы уповать лишь на себя, пользуясь обретенным статусом монополиста. И потому в ГНБ сейчас налаживают все возможные связи — с правоохранительными структурами, органами социальной защиты, службами занятости, УФСИН, различными общественными организациями.
Чем больше сил будет сконцентрировано на «направлении главного удара», тем этот удар будет эффективнее. Тем более что теперь удается использовать главное преимущество объединения — возможность вести больного «сквозняком» через все этапы, начиная от приемного покоя и заканчивая центром социальной реабилитации из числа проверенных, хорошо себя зарекомендовавших.
Да, судя по всему, дорога из ада сделалась прямее. Но она по-прежнему остается крайне тяжелой.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 191 (6300) от 15.10.2018 под заголовком «Дорога из ада».